Дэйси Гудвин — «Виктория: роман о юной королеве»

Пролог

Кенсингтонский дворец, сентябрь 1835 года

Луч утреннего солнца упал на трещину в углу потолка. Вчера она была похожа на очки, но за ночь паук украсил ее искусно сплетенными кружевами, и теперь трещина больше напоминала корону, вот только не ту, что принадлежала дяде Виктории. Та корона показалась девушке тяжелой и, должно быть, была весьма неудобной. Нет, Виктория представила себе ажурную, весьма элегантную, но в то же время прочную корону, такую, которая приличествует королеве. Как бы то ни было, мама и сэр Джон беспрестанно твердили ей, что у нее очень маленькая головка. Когда придет время — а оно обязательно придет, — ей понадобится корона.

С большой кровати донеслось храпение.

— Nein, nein, — послышалось бормотание маменьки, сражавшейся во сне с ночными демонами.

Когда придет время, Виктория будет спать в собственной спальне. Маменька обязательно поднимет крик и станет божиться, что желает лишь одного: защитить свою дорогую Дрину, но девушка останется непреклонной. Виктория представила, как говорит: «Мама! Я королева, и меня защищает королевская конная гвардия. Полагаю, что в собственной спальне мне ничто не угрожает».

Однажды она станет королевой. Непременно! Дядюшка-король стар и не отличается крепким здоровьем. Разумеется, его супруга королева Аделаида уже не сможет родить ему наследника. Вот только Виктория (так она себя именовала, хотя другие предпочитали звать ее Александриной или, и того хуже, Дриной, и это прозвище казалось ей скорее унизительным, чем ласкательным) не знала, когда придет ее время. Если король умрет раньше, чем она достигнет совершеннолетия (а до этого осталось еще целых два года), ее матушка, герцогиня Кентская, скорее всего, станет регентшей, а сэр Джон Конрой, мамин задушевный друг, будет ей «помогать». Виктория разглядывала потолок. Конрой похож на паука. Он обвил дворец своей паутиной. Матушка угодила в его сети, но, когда придет время Виктории, она избежит этой участи.

Девушка дрожала, хотя за окном стояло теплое июньское утро. Каждую неделю во время церковной службы она молилась за здоровье дядюшки-короля. Обращаясь к Всевышнему, про себя Виктория добавляла, что, если Он всё же решит забрать к себе его величество Вильгельма Четвертого, то пусть — пожалуйста! — подождет до тех пор, пока ей не исполнится восемнадцать лет.

Виктория имела весьма смутное представление о том, что значит быть королевой. Гувернантка Лецен, конечно, давала ей уроки истории, а декан Вестминстерского аббатства касался темы монаршего правления в своих наставлениях, но никто так и не удосужился уведомить ее, чем королева занимается изо дня в день. Ее дядюшка-король, кажется, только и делает, что нюхает табак да жалуется на «чертовых вигов». Виктория лишь раз видела его с короной на голове. Она сама попросила дядю ее надеть. Он сказал, что водружает ее себе на голову, когда присутствует на церемонии открытия парламента. Вильгельм Четвертый спросил, не желает ли его племянница присутствовать во время этого действа. Виктории очень этого хотелось, но ее маменька заявила, что она еще слишком юна. Девушка случайно подслушала разговор, который состоялся после этого между герцогиней и сэром Джоном. Виктория разглядывала альбом с акварелями, сидя на диване в глубине комнаты, и взрослые ее просто не заметили.

— Ни за что не позволю, чтобы Дрину видели на публике в обществе этого ужасного старика! — сварливо заявила маменька.

— Чем скорее он упьется до смерти, тем лучше, — ответил сэр Джон. — Стране нужен монарх, а не шут.

Герцогиня вздохнула.

— Бедняжка Дрина! Она слишком юна для столь непомерной ответственности.

Сэр Джон положил ладонь поверх ее руки и произнес:

— Однако ж ей не доведется править в одиночку. Вы и я позаботимся о том, чтобы она не совершила глупостей. Ваша дочь будет в надежных руках.

Маменька при этом глупо улыбнулась. Подобное случалось всякий раз, когда сэр Джон к ней прикасался.

— Какое счастье, что моя маленькая девочка, растущая без отца, имеет возможность заручиться поддержкой столь замечательного человека, как вы!

Виктории стоило большого труда сдержаться…

Она услышала звук шагов в коридоре. Обычно девушка валялась в постели до тех пор, пока не просыпалась маменька, но сегодня они все вместе собирались отправиться в Рамсгит, чтобы подышать морским воздухом. Тронуться в путь они намеревались в девять часов утра. Виктория с нетерпением ожидала этой поездки. По крайней мере, в Рамсгите она сможет, выглянув из окна, увидеть людей. Здесь, в Кенсингтонском дворце, она вообще никого не видела. Большинство девушек ее возраста уже вывозили в свет, но матушка и сэр Джон сказали, что ей слишком опасно общаться со сверстниками.

— Ваша репутация бесценна, — то и дело повторял сэр Джон. — Раз потеряв, не воротишь. Столь юные девушки, как вы, часто совершают оплошности. Будет лучше, если вам не представится такой возможности.

Виктория промолчала. Она уже давно усвоила, что протесты ни к чему не приведут. Конрой всякий раз повышал голос, а маменька вставала на его сторону. Всё, что остается, — ждать.

Герцогиня, как обычно, наряжалась очень долго. Виктория и Лецен уже сидели в карете, когда она вышла в сопровождении Конроя и леди Флоры Гастингс, своей фрейлины. Виктория видела, как эта троица, стоя на крыльце, над чем-то смеется. По тому, как они то и дело поглядывали в ее сторону, было понятно, что речь идет о ней. Герцогиня что-то сказала леди Флоре, и та спустилась по ступенькам к карете.

— Доброе утро, ваше высочество. Баронесса.

Леди Флоре было почти тридцать лет. У нее были волосы песочного цвета. Эта женщина повсюду таскала в кармане Библию.

— Герцогиня поручила мне сопровождать вас и баронессу в Рамсгит, — улыбнувшись так, что стали видны десны, сообщила леди Флора и села в карету. — Полагаю, мы проведем время с пользой, изучив некоторые пункты дворцового протокола. Когда на днях мой брат нанес нам визит, я заметила, что вы обратились к нему «ваша светлость», однако, да будет вам известно, так можно обращаться лишь к герцогам, а мой брат — всего лишь маркиз. — Леди Флора улыбнулась еще шире. — Он не достоин столь высокой чести. Признаюсь, мой брат был польщен — всякий маркиз мечтает стать герцогом, — однако ж я сочла своим долгом уведомить ваше высочество о допущенной ошибке. Я понимаю, что сия оплошность может показаться незначительной, однако, уверена, вы согласитесь, что даже мелочи имеют значение.

Виктория промолчала, но взглянула на Лецен. Гувернантке, так же как и ей, было неприятно выслушивать наставления леди Флоры.

Последняя, впрочем, подалась вперед и произнесла:

— Разумеется, вы прекрасная гувернантка, баронесса, однако существуют нюансы, которые вам, немке, не понять.

Увидев, как вспыхнули щеки Лецен, Виктория произнесла:

— У меня мигрень. Я постараюсь уснуть в экипаже.

Флора кивнула, хотя было видно: ей не по душе, что на этот раз не удастся указать Виктории и Лецен на их промахи. Виктория взглянула на ее желчное, разочарованное лицо и, ощущая в душе немалое облегчение, опустила веки. Засыпая, девушка в который раз спросила себя, почему ее матушка предпочитает ехать в одной карете с сэром Джоном Конроем, а не с ней.

Хотя головная боль была всего лишь маленькой хитростью, чтобы избежать невыносимых нравоучений леди Флоры, уже на второй день после приезда в Рамсгит Виктория почувствовала недомогание: у нее болело горло, и трудно было глотать.

Девушка подошла к кровати маменьки. Герцогиня крепко спала, и ее дочери пришлось довольно сильно толкнуть женщину в плечо, прежде чем та открыла глаза.

— Was ist das, Дрина? — раздраженно спросила маменька. — Зачем ты меня разбудила? Еще рано.

— У меня болит горло, а еще голова. Полагаю, надо послать за доктором.

Герцогиня вздохнула, приподнялась на ложе и положила руку дочери на лоб. Ладонь матери показалась девушке прохладной и очень мягкой. Виктория прижалась к ней крепче. Ей захотелось прилечь рядом с маменькой и положить голову ей на плечо. Быть может, она позволит?

— Ах! Всё в порядке. Ты, как всегда, преувеличиваешь, Дрина.

Герцогиня уронила голову с завитыми волосами на подушку и вновь погрузилась в сон.

Заметив за завтраком, как Виктория поморщилась, отпив чай из чашки, гувернантка тотчас же обратилась к ней:

— Что случилось, ваше высочество? Вам нездоровится?

— Мне больно глотать, Лецен.

Наибольшее удовольствие в Рамсгите Виктория получала во время прогулок: она любовалась морем и нарядами других дам, а спаниель Дэш вертелся у нее под ногами. Но сейчас ей больше всего хотелось полежать в прохладной темной комнате.

Лецен положила ладонь Виктории на лоб. Рука гувернантки оказалась теплее, чем у маменьки, и не такой мягкой, но, однако же, ее прикосновение облегчало страдания девушки. Вздрогнув, баронесса погладила Викторию по щеке, а затем направилась к герцогине. Та в обществе сэра Джона и леди Флоры пила кофе за столиком, поставленным напротив окна.

— Полагаю, мадам, было бы уместно пригласить из Лондона доктора Кларка. Боюсь, принцесса больна.

— Ох, Лецен! Вы поднимаете шум из-за пустяков. Утром я уже пробовала на ощупь лоб Дрины. Всё было в порядке.

— Приезд королевского доктора вызовет ненужный переполох, — добавил Конрой. — Нельзя, чтобы люди подумали, будто бы у принцессы хрупкое здоровье. Если ей и впрямь неможется — хотя, как по мне, выглядит она вполне здоровой, — мы обратимся за консультацией к местному врачу…