Закрыть
Восстановите членство в Клубе!
Мы очень рады, что Вы решили вернуться в нашу клубную семью!
Чтобы восстановить свое членство в Клубе – воспользуйтесь формой авторизации: введите номер своей клубной карты и фамилию.
Важно! С восстановлением членства в Клубе Вы востанавливаете и все свои клубные привилегии.
Авторизация членов Клуба:
№ карты:
Фамилия:
Узнать номер своей клубной карты Вы
можете, позвонив в информационную службу
Клуба или получив помощь он-лайн..
Информационная служба :
(067) 332-93-93
(050) 113-93-93
(093) 170-03-93
(057) 783-88-88
Если Вы еще не были зарегистрированы в Книжном Клубе, но хотите присоединиться к клубной семье – перейдите по
этой ссылке!
УКР | РУС

Корбан Эддисон — «Слезы темной воды»

I
Путь оружия

В те дни не было царя. Каждый делал то, что казалось ему справедливым.
Книга Судей

 

Дэниел
Остров Маэ, Сейшельские острова
7 ноября 2011 года

Дэниел Паркер вздрогнул и проснулся, со лба его скатилась струйка пота. Он обвел взглядом темную каюту, надеясь увидеть ее лицо, но оно исчезло. Потряс головой, будто резкое движение способно было стряхнуть пережитую во сне боль, но оковы прошлого связывали его с ней, как и тихий шепот надежды на то, что она была не права. Ее слова застряли у него в голове, как пророчество, записанное на свернутую бесконечной петлей ленту, как истина половины жизни, произносимая так, будто сейчас все только начинается.

«Это не длится долго».

Заявление это слетело с ее уст без усилий, но в нем не было ничего жестокого. Разговаривая с ним, она улыбалась, ее зеленые глаза смеялись, на щеках виднелись ямочки. Ее концертное платье и красно-коричневая скрипка от Биссолотти как будто озаряли зал.

«Нет ничего вечного. Почему мы должны быть другими?»

Он выглянул в иллюминатор, посмотрел на гавань Виктория, искрящуюся огнями в предрассветных сумерках. Небо окрасилось в цвет пепла, но звезды еще только отступали вслед за ночью. Он прислушался к ударам бьющегося о мачту главного фала и булькающим звукам кавитации подпрыгивающей на волнах яхты «Возрождение». «Хотя бы приличный ветер поймаем», — подумал он, откидывая тонкое покрывало и выбираясь из койки.

Он поставил ноги на полированные половицы из красного дерева и медленно вздохнул, наслаждаясь гладкостью древесины. Он полюбил ходить босиком по палубе еще в детстве, когда мальчишкой управлялся с канатами и ставил паруса на отцовском судне «Валиант 40». Но за это он заплатил свою цену. Его ступни были сплошь покрыты шрамами.

Он открыл дверь салона и бесшумно скользнул в жилой отсек. Тусклый свет порта просачивался сквозь занавески на окнах, но салон и камбуз все еще были окутаны темнотой. Он осторожно обошел скрипучие места на полу, чтобы не разбудить сына Квентина, который спал на койко-кровати с другой стороны обеденного стола. 

Дэниел включил точечное освещение камбуза. Светодиодные лампы мягко вспыхнули под подвесным шкафчиком, осветив газовую плиту и гранитную столешницу. Он нагрел кастрюльку воды и наполнил френч-пресс , после чего выждал точно четыре минуты и налил дымящийся кофе в свою кружку с надписью «Военно-морская академия». Эту кружку подарил ему отец во время церемонии повторного крещения «Возрождения», хохоча при этом и хлопнув его по плечу. Впрочем, это был не только подарок, но еще и шутка, потому что Дэниел поступил не в Военно-морскую академию, а в Бостонский колледж.

Открыв главный люк, он вдохнул влажный островной воздух. За полосой воды расположился город Виктория, похожий на усыпанное самоцветами одеяло, заправленное между гранитными скалами и гладью моря. Он порылся в рундуке под лестницей и достал набор писчих принадлежностей. Это был настоящий подарок отца, старинная вещь из Занзибара, в память об их путешествии. Захватив кружку, он поднялся наверх.

В обычный день вид стоящих на якоре яхт, увенчанных мерцающими звездами, вызывал бы у Дэниела улыбку, но сегодня он, встревоженный дурными знамениями сна, едва ли замечал их. В рубке он сел, поставил чашку на скамейку рядом, открыл резную деревянную шкатулку и выложил бумагу и ручку на спасательный плот, который использовал в качестве письменного стола. Потом включил фонарь на батарейках и отхлебнул кофе, пытаясь подавить страх, вызванный ее словами. Она ошибалась. Наверняка ошибалась. Улыбка, платье, скрипка, концертный зал — все выглядело именно так, как он помнил. Только слова несли другое значение. Они были сказаны с иронией, а не трагично; как приветствие, а не на прощание.

Разум ринулся вслед за течением памяти. Нью-Йорк. Апрель 1993 года. В Центральном парке цветут нарциссы, веточки кизила и азалии украсились почками, пылающее солнце прогоняет прохладу раннего утра. По всему Колумбийскому университету развешаны афиши выступления Джульярдского оркестра в Карнеги-холле. На афиши он бы и внимания не обратил, если бы не фотография солистки. Звали ее Ванесса Стоун, и она была студенткой Колумбийского университета, а не Джульярда, — двойная специализация: биология и музыка. Хорошенькая, но ничего особенного для Нью-Йорка, этого зала зеркал. Выражение ее лица заставило его притормозить, а потом и остановиться. Дэниел позабыл о том, что страшно спешит на семинар на юридическом факультете, куда он и так опаздывал. Он снял одну из афиш и изучил ее внимательнее. Смычок едва касается струн, почти любопытный взгляд направлен прямо в камеру. Вопрос в ее глазах столь же очевиден, сколь и ошеломителен: «Что ты на меня уставился?»

Спустя два дня Дэниел вошел в большое фойе Карнеги-холла, сжимая в руках афишу с изображением лица, которое не мог забыть. Его место находилось в партере зала Стерна, рядом со сценой. Он сел в кресло и стал слушать, как музыканты настраивают инструменты; постепенно он раздражался из-за собственного усиливающегося волнения. Наконец она вышла вместе с дирижером. Ее воздушное платье выгодно подчеркивало цвет золотисто-каштановых волос. Кивнув слушателям, она приставила скрипку к подбородку в ожидании сигнала начинать.

Глаза Дэниела ни разу не оторвались от ее глаз с начала и до самого конца выступления.

Играли Бетховена, его первый и единственный скрипичный концерт, и ее исполнение было безупречным, даже самые виртуозные пассажи в крайслеровской каденции. В конце третьей части публика аплодировала стоя. Ответив почти безразличным поклоном, она покинула сцену с торопливостью, которая подтвердила подозрение Дэниела. Она пришла, чтобы быть услышанной, а не увиденной. Волшебство заключалось в скрипке.

Вне зала выстроилась длинная очередь желающих поблагодарить музыкантов, и Дэниел занял место в конце. В ожидании он перебирал слова, которые можно было бы ей сказать, примерял фразы, как костюмы, пока совсем не запутался и не потерял всякую уверенность в себе. Когда подошла его очередь и она протянула ему руку со словами «Спасибо, что пришли», он произнес то, что секунду назад пришло ему в голову:

— Ваша игра соответствует вашему имени.

— Что, простите? — спросила она, отнимая руку.

— Ванесса — это древнегреческое слово. Означает «бабочка».  

Что-то изменилось в ее взгляде, но она не ответила, поэтому он продолжил: 

— Вы как будто не на сцене стоите, а находитесь где-то в другом месте… В воздухе, танцуете с солнцем.

Она несколько долгих секунд смотрела на него, потом ее губы растянулись в улыбке.

— Это не длится долго, — произнесла она, удивив его искренностью. — Это проходит, как и все остальное.

— Но ведь именно поэтому вы играете, правда? Даже несмотря на то, что вы при этом чувствуете себя неуютно.

Он увидел в ее глазах то самое любопытство, которое было запечатлено на лежавшей у него в кармане афише. Она чуть склонила голову набок, глаза ее блеснули:

— Мы с вами встречались раньше?

Он покачал головой:

— Меня зовут Дэниел.

— Вы студент? — поинтересовалась она, пытаясь понять, с кем имеет дело.

— Юрфак в Колумбийском.

— Юридический. А я бы подумала о поэзии. — Вдруг она перехватила взгляд дирижера, попрощавшегося с последним гостем. — Извините, мне нужно идти. Приятно было познакомиться.

Произнесла она это с оттенком сожаления, и он решился задержать ее вопросом:

— Когда вы в следующий раз будете играть?

Он снова увидел ее инстинктивное любопытство.

— У меня в мае выпускные.

Он кивнул:

— У меня тоже.

Она снова бросила взгляд на дирижера.

— Мне правда пора. У нас еще банкет.

— Ясно, — проронил он, чувствуя, что упускает свой шанс.

А потом она произнесла слова, которые изменили его жизнь:

— Я репетирую в Шапиро-холле. Может, как-нибудь там увидимся.

***

В рассеивающейся полутьме Дэниел взял ручку и начал писать ей письмо. 

Дорогая моя В.! Похожа ли любовь на тело? Начинает ли она умирать в день своего рождения? Подобна ли она дыханию превосходства, которое ты ощущаешь, когда держишь в руках скрипку Биссолотти? Мимолетному, уносимому ветром?

Слова растекались по бумаге чернилами, небо постепенно светлело, наступал рассвет. Первые лучи застали его врасплох и ударили в глаза, когда он посмотрел на восток. Он сделал еще один глоток уже едва теплого кофе и стал смотреть, как солнце поднимается над далекими мачтами какого-то большого корабля. Наступление дня изменило его, подняло настроение. Он посмотрел на недописанное предложение и подумал: «Ей это не нужно».

Сложив исписанную бумагу, он спрятал ее в шкатулку. Потом достал чистые листы и начал заново, рассказывая жене о Квентине, о том, как они вместе лазали по камням на острове Ла-Диг, о перемене, за которой он наблюдал с того дня, когда они подняли паруса много месяцев назад. Он подписал письмо своим именем и вывел адрес на конверте. Оно будет идти до нее три недели. К тому времени они с Квентином уже достигнут Южной Африки. У нее был последний шанс присоединиться там к ним до того, как они начнут долгое плавание в Бразилию.

— Доброе утро, пап. 

Квентин появился в люке сходного трапа. Широкие шорты, футболка, волнистые волосы, уже отросшие ниже плеч. Он начал отпускать их с тех пор, как повстречал Ариадну на юге Тихого океана. Австралийская девушка изменила его полностью, вплоть до того, что он опять стал называть себя Квентином, и это после того, как целый год предпочитал зваться Квентом. Восемнадцатилетний юноша постепенно превращался в мужчину.

 — Я проверил погоду по «Пэсседж вэзэр», — сообщил Квентин, усаживаясь в рубке. — Устойчивые ветра с севера, от восьми до десяти узлов, волны меньше метра, и никакой тропической активности в прогнозе. Если поднять генакер, быстро доберемся.

— За десять дней, если выдержит, — ответил Дэниел. — Если нет, то дольше.

Квентин указал на письмо:

— Думаешь, она приедет?

— Может и приедет. — Дэниел говорил с надеждой, которой не ощущал.

Квентин положил рядом с конвертом открытку:

— Я ей тоже кое-что написал.

— Молодец, — сказал Дэниел. — Попрошу начальника порта их отправить.

— А ты слышал про военный корабль? — спросил Квентин. — Вчера вошел в порт с кучей сомалийских пиратов на борту. Здесь их будут допрашивать.

— Американский корабль? — заинтересовался Дэниел.

Квентин кивнул:

— «Геттисберг». Франсуа говорит, это крейсер.

Дэниел посмотрел в сторону рассвета и сфокусировал взгляд на силуэте корабля, едва виднеющегося над портом. Теперь он рассмотрел детали, на которые не обратил внимания раньше: серая краска, двойные надстройки, ощетинившиеся мачтами и антеннами, скошенный бак и мощные обводы корпуса.

— Франсуа еще что-нибудь говорил?

Квентин кивнул:

— Сказал, военные их поймали у берегов Омана, когда они попытались захватить нефтяной танкер. До этого они сидели в бриге.

— Похоже, Франсуа знает все, что происходит в этих местах.

— У него друзей больше, чем шариков в голове, — ухмыльнулся Квентин.

Дэниел громко рассмеялся, представив себе болтливого и рассеянного капитана катамарана «Ла Буссоль», стоявшего на якоре неподалеку. Однако в душе он почувствовал смутное беспокойство. Благодаря патрулям международных военно-морских сил и вооруженным охранным отрядам на торговых судах, за последний год количество пиратских атак значительно уменьшилось. Но пираты до сих пор представляли угрозу от Египта до Индии и Мадагаскара, на огромном участке океана, в который входили и Сейшельские острова. С августа он отслеживал отчеты морских организаций в Лондоне и Дубае, чтобы понять, вызовет ли окончание юго-западного муссона — периода сильных ветров и волнения на море — новую волну морского разбоя, как было в прошлых годах. Но уже два месяца пираты себя не проявляли, нападения происходили редко и в отдаленных районах. Глядя на «Геттисберг», Дэниел ощутил тяжесть ответственности. Жизнь Квентина находилась в его руках. И, чего бы это ни стоило, он привезет сына домой.

— Что-то случилось, пап? — спросил сын, внимательно глядя на него.

— Ничего, — не очень уверенно ответил Дэниел. — Что у нас с запасами? Все в порядке?

Квентин кивнул:

— Вчера все проверил.

— А как насчет проверки системы?

— Сделано. Мотор, генератор, инструменты, радио — все готово к плаванию.

— А курс?

— Два раза проложил. За бухтой сворачиваем по южному проливу, обходя мели возле островов Аноним и Ра. За аэропортом поворачиваем на юг и идем вдоль побережья Маэ до Пуэнт Дю Сюд. Отдалившись от суши, плывем под парусом тысячу миль почти точно на юг до Реюньона.

Дэниел улыбнулся:

— Отличная работа, капитан Джек. Ты забыл только одно.

— Что? — растерялся Квентин.

— Завтрак. Сегодня твоя очередь. Когда вернусь от начальника порта, хочу получить омлет и свежевыжатый сок папайи.

— Вообще-то я собирался подавать «Спэм» , — невозмутимо ответил Квентин. — И веджимайт  «Ариадна», который мама оставила. Я помню, как ты это любишь. — Он рассмеялся, когда отец бросил в него ручку, после чего исчез в нижней каюте…