Анна Владимирская — «Игра на выживание»

Глава 1
Инсценировка смерти

Посреди антикварной галереи на высоком столе стоял закрытый гроб. Жена, родственники и сотрудники галереи провожали в последний путь своего шефа — Светослава Юрьевича Зорькина. Известный в Екатеринбурге коллекционер антиквариата попал в автокатастрофу — и умер на месте. Людей пришло немного, так как родственников, кроме жены и дальних двоюродных теток, у покойного не было. Подчиненных же насчитывалось всего пять человек, и это еще с учетом охранников, дежуривших в галерее.

Когда гроб с покойным вынесли во двор и разместили на табуретах, народу стало больше, поскольку Зорькин вел активную работу со старушками и старичками по всему городу. Те ему приносили старые (а порой и старинные!) предметы, доставшиеся по наследству, антикварщик их приобретал, отчаянно торгуясь за каждый рубль. Покойный был скуп неимоверно, потому, очевидно, и был богат.

Пожилые жители окрестных домов шептались по поводу Зорькина, судачили о нем, и, хотя о покойниках не принято говорить плохо, но ничего хорошего, даже при всем желании, люди сказать не могли. Жена тоже не шибко убивалась. Была она уже в летах, но иссушенное лицо с глубокими морщинами и сутуловатая фигура старили Гертруду Егоровну Зорькину еще сильней. Ей не было и пятидесяти, но самой себе, да и окружающим, она казалась почти старухой. В эту трагическую минуту Гертруда Егоровна мысленно представляла себе, какой невероятно состоятельной женщиной станет после оглашения завещания. И как начнет тратить (теперь уже собственные) деньги на себя и на все те свои мечты, которые при жизни Зорькина не могли быть осуществлены. Глядя на скромный сосновый гроб, она думала о том, каким, в сущности, нелепым человеком был ее муж. Всю жизнь копил: одевался скромно, жил сверхэкономно, ругал ее, как безумный, за то, что не выключила свет, за то, что купила себе лишнюю пару колготок, проверял каждый чек из продуктового, требовал мыться тончайшими обмылками и постоянно упрекал ее в транжирстве.

Правда, обещал, что, когда накопится достаточно денег, купят они себе домик в Испании и станут жить на широкую ногу. Но она никогда не верила его обещаниям. Знала, что он скорее удавится, чем станет тратить деньги на удовольствия. Вот уехал он в командировку, на целых полгода! Казалось бы, можно вздохнуть. Хоть какие-то мелочи себе позволить! Но нет, он и из командировки, из какой-то там глубинки Китая, продолжал ей названивать, заставляя отчитываться за каждую истраченную копейку. А что толку? Возвращался домой на своей скромной «мазде» — и угодил на скользкой дороге в столб. Вот и все дела. Кому нужна была такая жизнь?

Но теперь она с трудом сдерживала улыбку, теперь она свободна и скоро станет очень богата: вот тогда-то она сможет позволить себе все, чего ей только захочется. Гертруда Егоровна, сославшись на то, что ей нехорошо, вернулась в галерею. Она посмотрела на интерьер антикварного салона новым взглядом. Ведь отныне она здесь хозяйка, и все, что раньше принадлежало мужу, стало ее собственностью. Для антиквара Зорькина предметы, наполнявшие три небольшие комнаты в старом доме, были лишь прибыльной коллекцией, выгодным материалом для вложения денег. Для его жены — продавца, вызубрившего названия вещей и их цену, — это были вещи, имевшие элитный статус. Теперь ей вдруг показалось, что каждый старинный предмет помнит свою историю, которая оставила незыблемые знаки на его поверхности и ауре. Неожиданно для себя Гертруда почувствовала, как предметы старины рождают в ней ностальгические эмоции. Они напомнили ей о преходящем времени, о том, что жизнь удивительна и скоротечна, и о том, что остается навсегда… Старинные картины, древнее оружие, изделия ювелиров, изящный фарфор — все это теперь принадлежит ей. И только она вправе всеми этими сокровищами распоряжаться.

Тем временем за процедурой последнего прощания из дома, расположенного напротив антикварного салона, наблюдал человек с биноклем. Этим человеком был Зорькин — живой и невредимый. Правда, теперь Светослава Юрьевича никто и никогда не узнал бы. Он совершенно изменил внешность: другими стали не только нос, губы, щеки, но даже волосы. Из пепельного блондина с длинными прядями, стянутыми в хвостик на затылке, он превратился в шатена с вьющимися волосами и короткой стрижкой. Его бледные водянистые глазки при помощи контактных линз стали карими. Бесцветные брови приобрели темно-каштановый цвет, и их форме могла бы позавидовать даже светская красавица: настолько густыми, с причудливым изломом, они стали, подчеркивая правильные черты лица.

Фигура антикварщика тоже изменилась. Он похудел, подкачался, его шея и плечи приобрели вполне спортивный вид. Из довольно немолодого и заурядного среднестатистического гражданина, начинающего полнеть с годами, Зорькин превратился в весьма привлекательного мужчину лет сорока с небольшим, полного сил и энергии. Весь его вид свидетельствовал о потрясающих возможностях современной пластической хирургии.

Светослав Юрьевич любил все проверять и перепроверять, такая уж была у него натура, поскольку людям он никогда и ни в чем не доверял. Именно поэтому и сейчас он наблюдал, как закрытый гроб со старыми книжками внутри стоял посреди двора и как пенсионеры тихо шептались вокруг него. Подъехал специальный автобус, все стали садиться. Вскоре небольшой похоронный транспорт двинулся в сторону крематория. Зорькин тоже вышел из дому, сел в серебристую «ауди» и направился на кладбище. Он собирался отследить всю процедуру до конца.

Спустя девять дней в галерее собрались за столом сотрудники и вдова. По традиции каждый сказал о покойном какие-то слова, испытывая легкую неловкость, поскольку все сказанное было неискренним. После поминального стола дверной колокольчик известил о приходе посетителя. Перед Гертрудой Егоровной стоял давний знакомый мужа по антикварному бизнесу, некто Антипов.

— Примите мои соболезнования, — сухо сказал коллега покойного.

Вдова антиквара внутренне напряглась. Она инстинктивно испугалась того, что после смерти мужа могут открыться какие-то долги. Хотя через мгновение, вспомнив особенности характера покойного супруга, она расслабилась. Зорькин не только ни у кого не брал в долг, не признавал кредитов, но и никогда и ни при каких обстоятельствах никому денег не одалживал. Об этих своих принципах за время их семейной жизни он говорил столь часто, что она могла о долгах не волноваться. Однако, как выяснилось через несколько секунд, основания для беспокойства были. Антипов протянул ей документ. Она прочла название: «Завещание» — и вскинула в недоумении брови. Холодное лицо гостя оставалось бесстрастным.

Зорькина стала читать завещание, и в голове ее словно кто-то опустил штору, куда не проникал не только солнечный свет, но и элементарный здравый смысл. Согласно воле ее покойного мужа, все имущество переходило в собственность Антипова. В документе подробно перечислялось: приватизированное помещение антикварного салона, каждый предмет, каждая картина и каждая вещь в галерее. Гертруда подняла недоуменный взгляд от бумаги и прошептала:

— Не понимаю…

— Нет ничего непонятного, — сообщил ей Антипов. — Завещание вашего мужа и моего партнера написано за день до его скоропостижной смерти. Вот число. Все законно, заверено нотариально. Я хотел бы договориться о сроках, когда вы заберете свои вещи и покинете помещение. У меня тут намечены ремонтные работы, все буду менять: ламинат — вместо паркета, думаю сделать венецианскую штукатурку, мебель увезу на склад. Короче, даю вам и вашим сотрудникам сутки, чтоб все здесь закончить.

— А я?!.. Как же я? Что со мной? — Гертруда подняла на Антипова глаза, полные слез.

— Вы?! — Он взглянул на нее равнодушно. — Вы сидите дома, у телевизора, и смотрите сериалы. Что еще вам делать? — Он обернулся к двери, там стояли два крепких парня в костюмах. — Тут мои ре бята побудут, пока вы соберете свои пожитки и передадите им ключи от всех помещений. Ремонт начинаем завтра, в восемь утра.

— Если б ты не сдох, я бы тебя придушила своими руками! — истошно закричала жена покойного владельца галереи, у нее началась истерика.

* * *

Виновник всех происшедших событий, условно покойный Зорькин, ехал в уютном спальном вагоне поезда, направлявшегося в славный город Киев. Именно здесь, в столице независимой Украины, он намеревался начать свою жизнь с чистого листа. Пассажир выкупил двухместное купе для себя одного. Дал хорошие чаевые проводнику, чтобы его не беспокоили, и, глядя на пробегавшие за окна ми вагона пейзажи, еще раз тщательно обдумал все то, что оставил в прошлом: не совершил ли где ошибок? Дорога была долгая, можно было спокойно, не торопясь, пролистать страницы своей биографии.

Бывший шустрый комсомольский функционер Зорькин с приходом капитализма быстро сориентировался и стал собирать антиквариат. Для этого у него были все основания. Его родители, числившиеся в советской партийной элите города, приобретали антиквариат еще в 40—50-е годы двадцатого века. В те времена существовал рынок, в полном смысле этого слова, в виде «барахолок» и комиссионных магазинов. Однако сфера собственно антикварной торговли была достаточно узка. В условиях постоянного товарного дефицита, бедности большей части населения, тратившего практически всю зарплату на покупку продовольствия, приобретение предметов антиквариата как дорогих вещей, имеющих неутилитарную функцию, могло осуществляться только очень ограниченным кругом людей. Его родители входили в этот круг. Сам Светослав, тогда еще молодой парень, сообразил, что если уж вкладывать деньги, то со смыслом и пониманием конъюнктуры. По его убеждению, каждая приобретенная им вещь обязательно должна быть единичной, индивидуальной. Он понимал (подсказали музейные сотрудники), что к этой категории всегда будет относиться старинная живопись. Освоив мир антиквариата, Зорькин чутко улавливал, на что растет спрос. Он одним из первых стал скупать советские картины 1950—70-х годов у полунищих советских художников или их потомков. Марки и монеты — свое детское увлечение — он тоже систематизировал, сгруппировал разрозненные экземпляры, создав несколько целостных коллекций, чем, конечно же, гордился. Антиквариат для него превратился в своего рода азартную игру, причем шансов выиграть в ней было гораздо больше, чем в «блек-джек».

Порой он испытывал ни с чем не сравнимое удовольствие, если, приобретя что-то за сто долларов, позднее мог продать это уже за десять тысяч долларов. И дело тут было не только в прибыли, но и в элементе азарта. Еще один бонус, который усматривал антикварщик в своей деятельности, — повышение образованности, так как без прочтения целого ряда книг по искусству было не обойтись.

Примерно около года назад на Зорькина свалилась удача. Настоящая. Стопроцентная. Какая могла ему только сниться. Случилось так, что для резиденции президента одной соседней страны искали отделочные и драгоценные материалы, за тем и приехали в Екатеринбург. Помощник первого лица той самой державы договорился о прямых поставках малахита, яшмы, лазурита и других редких камней из столицы Урала в соседнюю страну. Был дан обед с представителями компаний, которые получили этот заказ. Зорькина тоже позвали. Помощник президента бывшей братской республики проронил в разговоре:

— Наш шеф любит советскую живопись, у вас ничего нет на примете?

— Есть, очень даже есть! — с энтузиазмом воскликнул антикварщик.

— Президент хотел бы приобрести сразу целую коллекцию. Большую коллекцию. Чтобы сделать для нее галерею в своей резиденции. Вы могли бы навести справки? Мне вас характеризовали как человека грамотного…

— Я могу подготовить всю необходимую информацию в кратчайшие сроки, — щелкнул каблуками бывший функционер.

— Мы прилетим через неделю — отсматривать образцы продукции для резиденции. К этому времени хотелось бы уже получить какие-то списки картин с ценами.

— Все будет сделано к вашему приезду, не сомневайтесь!

— Рассчитываю на вас… — многозначительно обронил помощник главы соседней державы.

Внутренне Зорькин ликовал. Теперь он сможет реализовать свою коллекцию, которую он и его родители создавали долгие годы. Не продавать по единице раз в полгода, а сразу и все! На протяжении долгих тридцати лет его родители собирали свои полотна. Он продолжил семейное дело и тоже двадцать лет собирал все эти картинки, вызывавшие подчас смешанные чувства: умиление и жалость.

Боже, что это было за искусство! Изображая стройки «сталинских пятилеток», живописцы должны были передавать содержание главного мифа — веру бывших низов в высшее предназначение власти изменить ход истории.

Зорькин был еще совсем мальчиком, когда отец показывал ему оборудованное на чердаке дома хранилище, где была спрятана советская живопись конца 30-х — начала 50-х годов. То была забытая теперь эпоха «сталинского барокко» в живописи. Культ Сталина расцвел пышным цветом в 30-е, но особенно — в послевоенные годы.

Развернутое тогда, в конце 40-х годов, наступление на так называемых космополитов и постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград», выносящие несправедливый приговор Ахматовой и Зощенко, привели к тому, что в искусстве возникла псевдогероика, театральный пафос. Родилась «теория бесконфликтности», драматические коллизии произведений строились на «борьбе хорошего с лучшим». Этот процесс охватил все искусство: не только изобразительное, но и литературу, театр, кино. Послевоенная живопись «сталинского канона» — это было нечто. Невероятные по своей суперпатриотичности всевозможные серии («Прием в пионеры», «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!», «У парторга») и скульптурные портреты юного кудрявого В. И. Ленина уже тогда казались Светославу немножко смешными, поскольку были бессмысленно нарочитыми.

Ноты социальной эйфории ощущались и в живописи на крестьянскую тему. И это несмотря на полуголодные колхозы, кризис после «раскрестьянивания» деревни, послевоенную разруху. Мечта о светлом пути и близком счастливом завтра делала эти картины, на сегодняшний взгляд, образцами наивности и рабского состояния художников.

А теперь — ура! Соцреализм вернулся! Зорькин даже зажмурился от удовольствия. Он уже предвкушал то тайное наслаждение, которое получит, печатая список картин для продажи...