Сергій Пономаренко - Лик Девы
Отчим, Михаил Степанович, мячиком вкатился в комнату, радостно-возбужденный предстоящим отъездом, занося с собой вонь «надцатой» выкуренной сигареты за сегодняшнее утро. Маша послушно присела на краешек дивана и выжидающе уставилась на маму, непроизвольно изучая ее, делая свои выводы.
Мама, сорокачетырехлетняя женщина, всю жизнь тщательно следила за своей внешностью. По утрам она крутила хулахуп, ограничивала себя в еде и до сих пор сохранила отличную фигуру. Но сейчас она выглядела растерянной и опечаленной. С одной стороны, ей не хотелось оставлять дочь одну, а с другой — она опасалась отпустить в дальние края без присмотра нынешнего мужа, который был моложе ее и теперь должен был ехать на руководящую работу. Кроме того, было еще одно соображение. До сих пор они проживали втроем в двухкомнатной квартире, доставшейся Виктории Алексеевне после развода, а эта поездка обещала значительно улучшить их материальное положение. Это позволило бы в недалеком будущем оставить эту квартиру взрослой дочери, а самим присмотреть себе жилье улучшенной планировки в новостройках, и обязательно с отдельной спальней. Тем более что дочь такая взрослая, а повсеместно наблюдается стремление немолодых мужиков волочиться за молоденькими девицами. Конечно, Михаил Степанович не такой, да и сама она держит ситуацию под контролем, но иногда по утрам, когда Машенька в коротком атласном халатике выходила к завтраку, Виктория Алексеевна замечала у мужа взгляды отнюдь не благопристойного отчима, а мартовского блудливого кота! Нет, в Машеньке она уверена, но та, сама того не желая, могла возбудить в голове тридцатидевятилетнего мужика определенные фантазии. При наличии полчища алчущих молодых хищниц, которым не надо тратиться на дорогостоящие шейпинги и наряды, чтобы привлечь к себе внимание, необходимо постоянно держать ситуацию под контролем.
— Молодость жестока и самонадеянна, но быстро проходит, — сделала она вывод и, посмотрев в зеркальный витраж мебельной стенки, рукой поправила и без того идеальную прическу, плод двухчасового таинства в салоне красоты.
Виктория Алексеевна осталась довольна своим внешним видом. Сегодня она надела строгий серый костюм и белоснежную блузу навыпуск. «Мне не надо тратиться на лифчики со вставками, слава богу, у меня и своего хватает», — с гордостью подумала Виктория Алексеевна.
«Несмотря на то что мама хорохорится, возраст все равно дает о себе знать предательскими морщинами на шее и руках», — подумала про себя дочка Маша, проследив за маминым оценивающим взглядом, брошенным на собственное отражение. — Рано или поздно она все равно потерпит поражение в борьбе со временем, так стоит ли ради этого жертвовать пирожными?!»
А пирожные Маша любила. Несмотря на то что дома на них было наложено табу, она их поедала в неимоверных количествах в кафешках, и они никак не отражались на ее фигуре. А может, секрет состоял в том, что Маше исполнился только двадцать один год?
Была она голубоглазой брюнеткой с длинными волосами, при необходимости превращающимися в толстую косу, выше среднего роста, с выдающимися выпуклостями спереди, отсутствием целлюлита на бедрах и упругим мячиком сзади. Внешность у нее тоже была в порядке: немного продолговатое худощавое лицо с огромными выразительными глазищами, вот только носик у нее был с небольшой горбинкой (покинувший их папа был родом с Кавказа), но это ничуть ее не портило, а даже придавало некоторый шарм.
— Машуня, деньги мы тебе оставили на два месяца, потом вышлем еще. Будь умницей, никого сюда не приводи — ни подружек, ни мальчиков. У тебя такой возраст… — Мама вздохнула и без всякой связи добавила: — Аккумулятор с автомобиля Миша не снял, ты же знаешь, невозможно допроситься, чтобы он что-то сделал. Раз в месяц подзаряди его — ты знаешь, для этого достаточно минут на пятнадцать-двадцать завести двигатель, пусть поработает вхолостую. Но никуда не выезжай! Ключи от автомобиля я кладу в бар, а ключ от бара на полку, где постельное белье. Главное — не теряй голову и, если что, сразу звони, советуйся со мной, веди себя так, словно ничего не изменилось в твоей жизни. Я рассчитываю на твою рассудительность!
— Ма, все будет в порядке, не переживай. Буду умненькой, благоразумненькой.
И Машуня по-кошачьи подластилась к ней, забралась на колени, строя невинные рожицы. Мать крепко обняла ее и поцеловала в затылок.
— Все, — нетерпеливо сказал Михаил Степанович, — выходим, а то мы опоздаем на самолет. — И, подхватив чемодан, поспешил к выходу, на ходу бросив: — Машка, счастливо оставаться!
— Пока, доченька. — Виктория Алексеевна вновь прижала Машку к груди и шепнула ей на ухо: — Выбрось все из головы, ведь я вижу, как ты мучаешься! Он не стоит тебя! О любовных переживаниях лучше знать со страниц женских журналов и романов, чем ощущать их. Выходить замуж надо не по любви, а по расчету, ибо это редко идет вместе. Не делай глупостей, каких я в свое время натворила. — Она вновь крепко прижала дочку к себе и поцеловала. — Но благодаря которым у меня есть ты! Не путайся с женатыми мужиками — от них мало проку, а также со старыми холостяками и разведенными — это как товар, переживший свой срок годности. С Иркой, проходимкой, старайся поменьше общаться — она тебя до добра не доведет, и все же соперница.
— Ма! — укоризненно воскликнула Маша.
— Как считаешь нужным. — Виктория Алексеевна вздохнула. — Но подруг надо иметь некрасивых и глупых. Твоего жениха представляю таким: с законченным заграничным образованием, с обеспеченными родителями, собственной квартирой, машиной и безумно влюбленным в тебя. Книжку, которую я тебе сегодня подарила, обязательно прочитай, она тебе поможет! Читай — не скучай! — Поцеловала дочку и легкой походкой скрылась за дверью, спиной поймав Машкино запоздалое:
— Счастливого пути! Когда прилетишь, обязательно перезвони!
Последние напутствия мамы касались того, что составляло тайну Маши — она была влюблена и несчастна в своей любви. В самом конце прошедшей зимы она поддалась на уговоры подружек и отправилась с ними, сугубо девичьей компанией, на уик-энд, на горнолыжный курорт Славское. На лыжах она каталась слабо, но Ирка, ее закадычная подружка по институту, объяснила ей, что это не главное. Сама она вообще никогда не стояла на лыжах. Это было просто небольшое путешествие, которое манило приключениями и неизвестностью.
***
По возвращении в Киев Машка часто ловила себя на том, что думает о Кирилле. Особенно часто это происходило в вечернее время, иногда даже снились сны, в которых основным действующим лицом был Кирилл. Она знала, что Ирка не встречается с ним, слишком она занята учебой и обрабатыванием Димки. Ирка убеждала его, что она — его единственное счастье и ее необходимо как можно быстрее вести под венец. Димка упирался, сопротивлялся, но было ясно, что такой интенсивной осады он долго не выдержит и капитулирует.
Маша понимала, что ее увлечение приносит ей одну лишь боль. Понимала, но не могла, а может быть, не хотела прекратить эти муки. Мысли о Кирилле ее только опустошали, она ощущала боль, пустоту, безысходность и ничего не могла поделать с собой. Самое страшное пришло потом, в виде бессонных ночей и необходимости поделиться с кем-нибудь наболевшим. Она мучилась, раздумывала, как прекратить эти терзания? Как избавиться от этого наваждения — КИРИЛЛА? Постоянно думая о нем, Маша изводила себя, но ничего не могла с собой поделать.
Глухая ночь стала ее подругой. Маша уединялась в кухне, кутаясь в теплый махровый халат, хотя на улице в полном разгаре была весна, и в такие моменты ее бил творческий озноб. Она брала с собой самое необходимое — ручку, бумагу — и мыслями целиком отдавалась ЕМУ. Сама не понимая того, как это началось, во время бессонных ночей, остро желая выразить свои чувства, душевную боль, она начала писать стихи. Плохими они были или хорошими, но шли они от самого изболевшего сердца.
Плачет небо. Мне в такт
Дождь-слезинки летят.
Дождь-слезинки одни только знают,
Как хочу, чтобы ты
Воплотил все мечты,
Только рядом с тобой я весь мир обнимаю.
Бог меня наказал,
А за что, не сказал,
Я терзаюсь в раздумьях, догадках.
В чем же виновна я,
Что влюбилась в тебя,
Что кружусь в лабиринтах, загадках.
Ты меня отпусти,
Если можешь, прости,
Что взаимной любви я хотела,
Рану сердца мою,
Я слезою залью,
Чтоб душа моя больше не пела.
Когда буду одна,
Справлюсь с болью сама.
Не мани меня больше, не мучай,
Я хочу очерстветь,
Все забыть и стереть,
Будто сон это был, а не случай.
И пошло, и поехало. Поэтическое вдохновение каждую ночь требовало воплощения на бумаге. От недостатка сна Маша похудела, ее одолевала слабость, ноги казались ватными, а каждая мышца была натянута, как струна. Приходя домой, Маша изо всех сил старалась поскорее уснуть, чтобы не чувствовать, не слышать стонов и криков своей души.
«Спать. Спать. Так проще. Да, но не помогает». Каждую ночь она ложилась в одиннадцать вечера, но в три часа ночи словно срабатывал будильник, и бессонница длилась почти до шести утра, когда обессиленная Маша буквально падала в постель, а в семь вновь просыпалась, уже при помощи настоящего будильника, с нестерпимым желанием спать. Ей захотелось увидеть свои творения напечатанными в журнале, но для начала она решила проконсультироваться с Иркой, которая вновь стала самой близкой подругой. Та пришла в ужас от прочитанного.
— От них прет нафталином и декадансом. Возможно, в «Натали» и напечатают их, но ты хоть свою настоящую фамилию не ставь, — по-дружески, открыто, без обиняков посоветовала она.
Хоть Маша и подозревала, что Ирка на самом деле не знает истинного значения ругательного слова «декаданс», но прислушалась к совету, тем более подруга посоветовала альтернативу журналу — интернет. Там можно сколько угодно изливать свои творческие порывы под вымышленным именем, запутав следы. Но Ирка на этом не остановилась и выдала следующую истину.
— Старик Фрейд правильно определил: миром правит секс, — категорически заявила она, объединив в этом слове все комплексы, которыми пугал зачинатель психоанализа. — Поэтому твои стихи должны быть пронизаны откровенной эротикой. Творя их, ты облегчишь свою душу, выплеснешь эмоции, — прозрачно намекнула она, тем самым показав, что видит состояние подруги и сочувствует ей, — избавишься от невротического компонента.
— А что это такое? — спросила любопытная Машка.
— Не знаю, но подозреваю, что ничего хорошего, — призналась Ирка, ни капельки не смущаясь.
Освоение нового направления в поэзии забрало весь остаток сна, пресытило кровь адреналином и заставило Машку ужаснуться, прочитав свое творение при свете дня.
Подойду к тебе я близко
Наклонюсь я низко-низко.
Я, играя и балуя,
Древо жизни поцелую,
Наслаждаясь твоим стоном,
Что звучит волшебным звоном,
Буду я тебя ласкать.
Страсть желанья не унять.
Но Ирка пришла в восторг, сделав заказ на подобное произведение. Она подала идею и скромно попросила, если ей понравится опус, передать ей авторские права.
Однако, прочитав на следующее утро новое творение, Ирка мгновение молчала и затем сказала:
— С авторскими правами подождем. Довольно смело, а я еще не выбрала подходящий псевдоним. Лучше поэкспериментируем кулуарно. — Правда, не разъяснила, что она под этим понимает.
Это не значит, что усилия Маши, направленные на объект любви, ограничивались лишь сочинительством по ночам. Она жаждала встретить Кирилла. Тогда бы она… Для этой предполагаемой случайной встречи у нее был запланирован небольшой сценарий, пестрящий недомолвками и замаскированными намеками. Все случайное требует тщательной подготовки — она это знала и планировала, планировала. Единственное, что она знала о Кирилле, так это то, что он работает в коммерческой фирме, которая находится на улице Саксаганского, в здании, где первый этаж занимает итальянский ресторан. Поэтому, как ни странно, она часто ловила себя на том, что неожиданно оказывалась на той улице, неспешно прогуливалась возле приземистого старинного четырехэтажного здания, чудом сохранившегося и стоявшего в компании новых, современных и высоких собратьев, тщательно изучала рекламу итальянской кухни. Один раз даже зашла в этот ресторан, с удовольствием отведав настоящий капучино, не имевший ничего общего с эрзацем в красочных пакетиках, носящих такое же название. К ее глубокому сожалению, все эти вылазки заканчивались ничем.
Но когда чего-то очень хочешь, мысль материализуется. Маша все же встретила Кирилла, но не там, где предполагала, и не тогда, когда желала, и была не в том, в чем хотела, и не с лучшим цветом лица, и после бессонной ночи. Эти «и не» можно было бы еще долго перечислять. Главным было то, что она его все же встретила, через месяц, утром, спеша на экзамен, в толчее метро, и прошла бы мимо, не заметив его, если бы он сам ее не остановил.
— Привет! — сказал и немного замялся, очевидно вспоминая ее имя.
— Привет, Кирилл! — растерявшись, ответила Маша, забыв все заранее приготовленные для такого случая слова, многократно мысленно проигранные, когда каждое слово имело несколько разных значений.
— Как дела? — спросил он, ничего не спрашивая, видно так и не вспомнив, как ее зовут.
— Нормально, — так и не придя в себя, ответила Маша, ничего не отвечая. — А у тебя как?
— Все хорошо. — Посмотрел на часы, нахмурился и сказал: — Надо спешить, опаздываю. Пока.
— Счастливо, — произнесла она, и Кирилл, повернувшись, растворился в толпе.
«Дура!» — обозвала она себя через мгновение и решила, что необязательно с самого начала торчать, как столб, под дверьми аудитории, где принимали экзамен, переживая и сопереживая, ведь можно прийти и под конец. Решительно развернулась и вклинилась в толпу.
Движение людей в подземелье метрополитена в час пик напоминает поток горной речки, втиснутый в узкую трубу, такой же дикий, бестолковый, но целеустремленно направленный. Когда Машу вынесло на перрон, толпы людей яростно штурмовали вагоны, беспощадно запрессовывая замешкавшихся, не успевших выйти пассажиров в середину вагона, не обращая никакого внимания на их мольбы, угрозы и пожелания. Сердце у Машки екнуло, ослабели коленки, и мысленно она оценила свое состояние так: «Дура!»
Наевшийся поезд тронулся в путь, и количество людей на перроне на какое-то мгновение поредело, до того момента, когда людская река вновь заполнит до отказа эту нишу. Этого мгновения Маше было достаточно, чтобы увидеть невдалеке Кирилла, прислонившегося в ожидании к мозаичной колонне.
— Встретив тебя, вспомнила, что мне надо сегодня совсем не туда. Поэтому спасибо, что, заметив меня, ты спас мой распорядок дня, — произнесла она заготовленную корявую фразу, подходя к нему на ватных ногах. Кирилл улыбнулся, его глаза понимающе сощурились.
— А встреча со мной второй раз за утро, к твоему сведению, также кое-что означает. Как ты думаешь, что именно? — Его голубые глаза мягко обволакивали, завораживали и уносили прочь здравый смысл.
— Не знаю, — еле прошептала Маша, находясь на другой планете, а не среди толпы, которая бросилась на штурм очередного поезда. — Наверное, чашечку кофе в ближайшем кафе, — предположила она — видно, на той счастливой планете и экзамены были отменены.
— Мысль неплохая, но сейчас невыполнимая, — ответил он. — Лучше завтра вечером и более обстоятельно. Как с тобой связаться, есть контактный телефон?
— Есть. — И она продиктовала номер мобилки, который Кирилл сразу ввел в свой мобильный телефон и замешкался.
— А как твоя фамилия? — спросил он, подразумевая, что ей необходимо напомнить свое имя.
— Кропоткина. Маша, — не обиделась она.
— Отлично. Завтра после двух часов дня я тебе позвоню и ознакомлю с программой на вечер. Подходит?
— Вполне.
— Тогда счастливо тебе, езжай, а я здесь ожидаю человека — деловая встреча. — И он по-джентльменски затолкал ее в вагон электрички, унесший Машу в противоположную сторону от уже начавшегося экзамена.
Ее эйфорическому настроению не помешало то, что на следующей остановке ей не удалось выйти, но в итоге Маша все же попала на экзамен до того, как вся группа сдала, и даже получила «отлично».
Ее встретила встревоженная Ирка и начала в своей манере:
***
— Где тебя черти носили? Я из-за тебя чуть инфаркт не получила. Звоню, а у тебя все нет связи и нет! И, самое главное, не знаю, что делать: подпереть дверь с этой стороны, чтобы Лидия Андреевна не смогла выйти из квартиры до твоего прихода, или пойти с девчонками и отметить сдачу экзамена? — Затем всмотрелась в сияющее лицо Машки. — А что у тебя такое произошло, что ты вся такая окрыленная?! Давай, колись!
— Мама переписала на меня свой «опель-астру», — соврала Машка. Ну не говорить же, что видела Кирилла и завтра с ним встречается вечером. А это было первое, что пришло в голову.
— Круто. Маман твоя — перец что надо, — с уважением сказала Ирка. — Теперь ты на колесах будешь. Не только завидую хорошей завистью, но и радуюсь за нас обеих. Теперь у НАС будет персональное авто! Грандиозность планов по его использованию я обеспечу. Представляешь…
— Переписать-то переписала, но ездить самостоятельно пока не разрешает. Поэтому давай планы притормозим. — Маша, сразу готовя пути к отступлению, не дала разгуляться фантазии подруги.
— Как хорошо начала: вызывают в Москву на смотр художественной самодеятельности, и как закончила, — грустно произнесла Ирка крылатую фразу из кинофильма «Волга-Волга». — А с твоей мамой я поговорю на эту тему!
«Этого еще не хватало», — подумала Машка, уже глубоко сожалея, что выбрала такую неудачную причину своей окрыленности, а вслух произнесла:
— Все должно идти естественным путем, и я сама с ней разберусь, поговорю.
«Любовь людей окрыляет, делает лучше, добрее, терпимее — одним словом, счастливыми», — сделала Машка для себя вывод, возвращаясь домой. И в голове сразу начерталось новое творение, которое быстро записала на бумаге.
Будьте же умнее, люди,
Радуйтесь любви своей.
Будут праздниками будни,
Когда вместе — мир светлей.
Она не сомневалась, что Кирилл полностью разделяет ее чувства, недаром же он отверг мимолетную встречу в кафешке за чашкой кофе, а настроился на более серьезную программу. Интересно, что он имеет в виду? Поход в ресторан? Или в кинотеатр на новый блокбастер? Может, в театр, где сейчас как раз гастроли «Театра на Таганке»?
Время бесконечно растянулось до следующего дня, до звонка Кирилла. В полвторого Машка вышла из красного корпуса университета и устроилась на скамеечке, невдалеке от памятника Тарасу Шевченко. Сейчас ехать домой на метро значило бы пропустить Его звонок. Ретрансляторы мобильной связи стояли не на каждой подземной станции, тем более на отрезках пути между станциями, а вероятность того, что он перезвонит именно в тот момент, когда она полчаса будет находиться под землей, была большой. Маша почти физически ощущала каждую минуту, оставшуюся до двух часов, а после четверти третьего почувствовала внутри опустошенность, слабость, а в голове поселилась мысль, что он не позвонит.
«Почему я не взяла его телефон! — ругала она себя. — А потому, что он и не предлагал. Что я, набиваться буду?» — сама же и ответила.
Ровно в полтретьего Маша пересилила себя и решила ехать домой, но по большому кругу, исключив метро, а значит, и отсутствие связи.
Он позвонил без десяти три и назначил встречу на шесть вечера. И время побежало вскачь, так как надо было успеть зайти в парикмахерскую, как будто вчера не было времени. Тут запикало у нее в мобилке сообщение, просясь наружу. Номер был незнакомый, и у нее затрепетало сердце и забилось еще сильнее от прочитанного: «Поскорее едь сюда. Жду тебя. Ведь я хочу… Я так хочу! Так хочу, что аж пищу!» Но тут же Маша рассудила, что это уж слишком откровенно, на это можно и обидеться. Задумавшись над ответом, который так и не смогла сочинить, получила сообщение от Ирки: «Чтоб обед был побыстрей. И на улицу скорей». Теперь ей стало ясно, что это очередной розыгрыш подруги. «Дождется от меня! Я ей когда-нибудь сделаю!» — дала себе Машка страшную клятву.
На встречу Кирилл пришел без цветов и сообщил, что ему надо еще навестить товарища, и предложил ей составить ему компанию. Маша согласилась, и если бы он предложил ей сейчас бросить все и поехать с ним на край света, она бы и в этом случае последовала за ним. Он взял такси, они поехали на Харьковский массив. Квартира друга оказалась в недавно построенном доме, к которому еще не полностью были готовы подъездные пути, поэтому, перешагивая через кучугуры развороченной земли и не до конца убранного мусора, Маша очень переживала за тонкие каблуки на своих новых туфлях, но все обошлось. Они поднялись на одиннадцатый этаж, Кирилл не стал звонить, а открыл дверь своим ключом. Двухкомнатная квартира была почти пустой, если не считать нового дивана и запечатанных пакетов с мебельной стенкой. Кирилл из-за дивана достал картонную коробку и извлек из нее небольшой переносной телевизор. Включил и нашел музыкальный канал. Из своего кейса достал бутылку — 0,7 литра «Немиров-лайт», три апельсина и плитку белого шоколада с орехами.
— А когда придет товарищ? — спросила Маша больше для приличия, чем из любопытства.
Окружающая обстановка ей не понравилась, напоминая чем-то вокзал, где постоянно ощущаешь время и боишься куда-нибудь опоздать.
— Он не придет, — кратко ответил Кирилл, разрезая апельсины. — Знаешь, мне надоели все эти шумные кафешки с людским мельтешением, хочется тишины, спокойствия и чего-то неординарного. Товарищ только недавно здесь закончил ремонт, и, как говорится, еще не дошли руки довести все до ума. Здесь нам будет уютно и комфортно. К тому же мы будем тет-а-тет. Ты не возражаешь, если у нас будет такая компания: ты да я, да мы с тобой?
Маша не была наивной девочкой, чтобы не понимать, к чему все идет. Можно было заявить, что здесь не та обстановка, душно, что-то давит, что-то гложет, думала совершенно о другом, когда шла сюда. Предложить альтернативу: кафе, прогулка по свежему воздуху, просмотр какого-нибудь блокбастера в кинотеатре; театр отпадает — уже опоздали. Но не фарисейством ли с ее стороны это будет? Ведь все время до их встречи она хотела его, а то, что строила воздушные замки, представляя, как это произойдет, — так не всегда получается так, как мы того хотим. И, приглашая ее сюда, он уже почувствовал тогда, в метро, ее энергетические флюиды, которые свидетельствовали, что она хотела его до беспамятства, безрассудно стремилась осуществить желаемое. Поэтому она слегка вскинула плечики, а была она в своем новом открытом платье с глубоким вырезом, открывавшим привлекательную ложбинку между двумя выпуклостями. «Весь мой вид направлен на соблазнение сидящего напротив мужчины, так что, своими словами я должна это отрицать?» — подумала Маша, а вслух сказала, с ударением на слове «твоя»:
— Меня твоя компания очень устраивает. Скажу только откровенно — находиться в такой обстановке для меня немного неожиданно, но приемлемо.
— Я так и думал, что ты девчонка что надо. Другую я бы сюда и не пригласил, — отпустил он сомнительный комплимент и этим спровоцировал было поток ее не совсем приятных размышлений на эту тему, но она быстро отгородилась от них стеной, которую строит любовь, создавая себе идола для поклонения. А вскоре они столкнулись с проблемами неустроенности жилища.
Первая проблема состояла в том, что в квартире не оказалось ни стаканов, ни фужеров, словом, хоть какой-то емкости, из которой можно было бы пить водку. Кирилл, поняв безрезультатность поисков, в которых ему активно помогала Маша, все же нашел выход:
— Будем пить из крышечки, по очереди. — Сразу отвинтил ее, налил, выпил и протянул Маше. — Давай теперь ты, — предложил он. И тут возникла вторая проблема. Она заключалась в том, что Маша пила водку в исключительных случаях, как тогда, в Славском, и только запивая минеральной водой. Узнав об этом, Кирилл простодушно сказал:
— Минералку я не взял, потому что она не помещалась в кейс, не нести же ее в руках.
— Маша попыталась убедить себя в том, что это сверхисключительный случай, и глотнула из крышечки теплой водки. Жидкость чуть обожгла горло, но было терпимо, тем более что помог апельсин. Так они сидели, разговаривали о жизни, вспоминали Славское, гору Тростян, строили планы на приближающееся лето.
За окном чернело, в комнате царил полумрак, так как источником света была единственная горящая свеча, которую Кирилл вытащил из все того же кейса и установил на пакет с мебелью, служащий им столом. Они сидели на диване, так близко, что чувствовали тепло друг друга. Маша потом и не смогла вспомнить, как ее губы оказались слитыми с его губами, говорил ли он ей перед этим что-то или нет, а если говорил, то что, а если не говорил… Все это было неважно. Главное, что она оказалась в его жарких объятиях, таких жарких, что он стал помогать ей избавиться от платья, а она ему в этом помогала, не забывая и о его одежде. Потом они любили друг друга, долго-долго, и она кричала, может, даже громче, чем ей хотелось на самом деле.
И когда сознание стало потихоньку проникать в их разгоряченные страстью головы, возвращая к реальности жизни, Маша обнаружила, что они лежат голые на велюровом диване, и сказала с сожалением:
— Надо было бы чем-нибудь застелить его.
— Я совсем забыл, здесь имеется простынка. — Кирилл встал, нашел ее и предложил: — Можешь первой пойти в ванную, а ею вытереться.
Вскоре они вновь лежали на диване, подстелив уже влажную простынь, прижавшись друг к другу, греясь теплом тел. Кирилл посмотрел на часы и сказал:
— Ого, уже одиннадцать часов! Тебя дома не кинутся?
— Нет. Знаешь, я не обиделась, что ты пришел на первое свидание со мной без цветов и что сюда привел. Я не так давно прочитала одну книгу, так там говорится, что если мужчина приходит на свидание без цветов, то он женат. — И она счастливо рассмеялась.
Кирилл еще раз взглянул на часы и ответил:
— Знаешь, а я и есть женатый мужчина. Тебе разве Ирка об этом не рассказала?
Он вспомнил об Ирке первый раз за весь этот вечер.
— Мы о тебе с ней не разговаривали, — сказала Машка, и ей захотелось расплакаться.
— Это очень важно для наших отношений? — спросил Кирилл.
«А что подразумевается под нашими отношениями? И какими они будут?» — хотела спросить Машка, но вместо этого тихо сказала, чувствуя, что падает в пропасть:
— Терпимо, пока не больно. Будем одеваться? Тебе, наверное, уже пора.
На станции метро «Крещатик» они расстались, каждый поехал в свою сторону, пообещав друг другу созвониться. Теперь у Машки был мобильный телефон Кирилла, а также инструкция: после восьми вечера, в выходные и праздничные дни не звонить.
Встречался он с ней, только когда у него было время, совсем не считаясь с ее желанием. Ушел в небытие праздник 8 Марта, с задержкой поздравления на десять дней, незамеченным промелькнул ее день рождения, так как Кирилл даже не удосужился спросить, когда она родилась, очевидно посчитав, что это для него неважно.
«Как я ненавижу выходные и праздники, ведь в эти, когда-то прекрасные, дни он не сможет быть рядом НИКОГДА», — сделала она для себя вывод в конце мая, с трудом пережив череду праздников в одиночестве, даже когда была в компании. Она резко, на самых ранних стадиях прерывала ухаживания других мужчин, словно этим могла ускорить встречу с Кириллом. А он, словно Гобсек времени, скупился на внимание, встречи, ухаживания, все строго, как провизор, дозируя. За каждое мгновение радости и удовольствия находиться рядом с ним она потом платила тоской и терзаниями, длящимися сутками. Это была неравноценная плата.
Обиды, и мелкие, и покрупнее, накапливались, громоздились одна на другую, отражались на ее поведении. Маша стала нервной, язвительной, а помогла советом, конечно, книжка Лузиной.
«Влюбленная женщина — элемент антиобщественный… Любовь, как птенец кукушки, подкинутый в ее сознание, начинает безжалостно выбрасывать из гнезда все иные ценности».
«А раз так, — приняла Маша для себя решение, — пора выбросить птенца кукушки, пока еще не поздно. Маша, милая Маша! — жалела она себя. — Неужели тебе нравится быть игрушкой в его руках? Ведь ты его достаточно узнала и по-другому уже не будет, и не надейся. Зачем мне нужны эти безобразные отношения? Безобразные — не в смысле неприличные, а без образа, без определения, без смысла».
Она уже несколько раз пыталась услышать от него ответ на мучающий ее вопрос: «Кто я для тебя?»
«Да любовница, как ни горько это осознавать. Но ведь корень слова — «любовь», а не «постель». Соответственно, отношения должны основываться на любви. Неужели я так много хочу? Эврика! — отозвалось внутри нее решение, как когда-то в далеком прошлом кричал Архимед, открыв свой закон. — Наконец-то я поняла, почему тянусь к нему. Люблю его я, а не он меня. А если он кого и любит, то не меня. Ему лишь требуется мое тело. Значит, нужно все поставить на свои места, и чем быстрее, тем лучше...»
Когда он позвонил и стал назначать встречу, Маша сказала:
— Мне уже ОЧЕНЬ БОЛЬНО. Оказывается, я жадина, эгоистка и собственница и не могу делиться, поэтому я уступаю ЕЙ свою половину. Будь здоров, счастлив и не кашляй. — И повесила трубку.
«А что я ей уступаю? — побежали мысли. — Разве можно отдать то, чего не имеешь? Ведь он никогда не был моим — это я была его. Он, как мотылек, прилетал и наслаждался нектаром свежего цветка, который любвеобильно принимал его в свои объятия. А теперь хватит. Да, сказать просто, а изгнать из себя то, что точит душу ночью и днем, приводит свои контраргументы, которые ты не в силах разбить, из-за которых бросаешься звонить, но, взглянув на часы, вспоминаешь об установленном графике взаимоотношений. А хуже всего ночь, бессонница, и только таблетки помогают забыться до утра тяжелым сном без сновидений, взяв дань в виде головной боли на следующий день. Единственная отдушина — Ирка, у которой на личном фронте тоже не все в порядке. Димку, можно сказать, уже почти собственность, из ее рук вырвали его родители, выставив ему ряд тяжелых ультимативных условий, касающихся его материального обеспечения, и он капитулировал, избегал теперь ее, как черт ладана. Машка выдала на свет новое творение, вернувшись к «декадансу», и, несмотря на то что весна была в самом разгаре, ностальгировала о зиме, о проникшей в душу стуже...
Медленно летят снежинки
И не кружат хоровод.
Эти маленькие льдинки
Панихиду служат. Вот
Завыл тихонько ветер,
Наполняя мир тоской.
Разнесет по всей планете
Боль мою. Душа пустой
Станет, тихой и смиренной,
Ей теперь уж все равно.
Быть с тобою откровенной
Больше ей не суждено.
— А я к нему уже почти привыкла, — пожаловалась Ирка Машке, говоря о недавнем разрыве с Димкой, и та мысленно с ней согласилась:
«И я к Кириллу тоже, но всему свой срок годности. Наш разрыв, как и встреча, были предопределены свыше. Время все лечит, но оно так медленно тянется, подобно улитке. Только улитка оставляет за собой след слизи, а время — кровоточащие раны на сердце.
Вот бы взять и прокрутить все в ускоренном темпе, как кинопленку. Да, удар должен был бы получиться ошеломляющим. Словно удар током — один раз, ужасно больно, но все уже позади. Только раны лечи. Но, к сожалению, так не получается. Эту горькую микстуру — «разрыв», придется испить всю до капли и очень медленно».
В отношениях с Димкой Ирка допустила промашку. Когда тот, уже капитулировав, привел ее к родителям знакомиться, она не прикинулась кроткой тихой овечкой, собирающейся молиться на их сына-недоросля всю оставшуюся жизнь, а повела себя, как обычно… Родители пришли в ужас и привели в действие все имеющиеся возможности, чтобы он расстался с этой авантюристкой. И Ирка потерпела поражение.
— Машка, мудрая пословица гласит, что клин клином вышибают, — изрекла Ирка через неделю, поняв безуспешность попыток исправить ситуацию с Димкой. — Но поспешишь — людей насмешишь, притом, что спешить надо медленно. Поэтому объявляется конкурс «клиньев», которые нам нужны. Старые, потертые, женатые, страдающие разными отклонениями к конкурсу не допускаются, а только гладкие, ухоженные, с достатком и с учетом наших пожеланий. Начнем с тусовок, фитнес-центров, боулинг-клубов, постепенно переходя на места, где эта «форель» водится, — курорты, рестораны, бары.
— Может, в эти места включим театры и музеи? — робко спросила Маша.
— Можно попробовать. Интеллект стал входить в моду у новых украинцев, возможно, именно там и найдется достойная «дичь». Сезон охоты начинается!
Маша тоскливо посмотрела в окно. Ясная теплая погода ее не обрадовала. Провозгласить лозунги можно, но вот как приказать сердцу не ныть о прошлом? Ирке хорошо — она знает, чего хочет, и целеустремленно идет к своей цели. А что хочу я?!
