Кітті Ніл — «Грехи отца»

1

Эмма Чемберс подтянула потертое одеяло к подбородку, когда одна из ее трех сестер потащила его на себя. На чердаке стоял холод. В дальнем углу лежал еще один соломенный матрас, на котором ютились ее четыре брата. Один из них перевернулся, громко испортив воздух, а другой, старший, зычно храпел.

Дом всполошился, пробудившись от дремы. До ушей Эммы доносились едва слышные звуки: закрывающаяся дверь, кашель, скрип ступенек под ногами отца. Сквозь кусок ткани, натянутый через весь чердак и отделявший детей от родителей, она услышала мамино мягкое бормотание и ощутила ее страх.

В свои шестнадцать, живя в такой тесноте, Эмма уже давно не питала никаких иллюзий. Ее папа был пьяный, он еле волок ноги по ступенькам, а это значило, что те гроши, которые он заработал трудом помощника каменщика, уже утекли в карман местного трактирщика. Паб «Руки короля» на углу их улицы в Баттерси в Южном Лондоне являлся настоящим магнитом для ее отца. Очень редко, проходя мимо, он не заглядывал туда.

Шум нарастал, до Эммы донеслась нетерпеливая брань отца, и он наконец появился в низком квадратном проеме, громко ступая по деревянному полу. Затем последовал грохот его ботинок об пол, когда он их снял, после — шуршание одежды. Эмма напряглась, испугавшись за мать, и вскоре началась обычная ночная потасовка:

— Ну же, женщина!

Звук пощечины, всхлип, и его суровый голос:

— Ты моя жена.

— Дитя вот-вот родится. Ты можешь оставить меня в покое?

— Ладно тебе, еще несколько недель. А теперь, ну-ка, Майра, приподними ночнушку.

— Мне нездоровится. Ты можешь перебиться без этого хоть одну ночь?

— Нет, никак не могу.

И началось: ворчание, стоны. Эмме хотелось закричать, подбежать к родительской части чердака и оттащить отца от матери. Он животное, свинья, но из прошлого опыта она знала, что ее действия лишь усугубили бы ситуацию. Лучше ничего не предпринимать, разве что помолиться, чтобы это поскорее закончилось и с мамой все было хорошо.

Эмма закрыла уши руками, стараясь заглушить ненавистные звуки, а когда одна из сестер перевернулась, то снова стянула с девушки одеяло. Живот Эммы урчал от голода. На ужин они ели один лишь капустный суп, так что она не удивилась, когда брат опять громко испортил воздух.

Эмма всю неделю думала о еде, но в тот день мысль о папиной получке немного подбадривала ее. Теперь, впрочем, не стоило надеяться ни на какой хлеб, который мог бы дополнить их скудную диету. Она пыталась успокоиться, но на нее нахлынула ненависть — отвращение к тому, чем стал ее отец.

Эмма вновь заерзала, пытаясь улечься на бугристом старом матрасе и думая о том, что же случилось с тем папой, которого она знала до войны. Да, он был неразговорчивым, но все-таки любящим отцом, добрым от природы. Она помнила, как сидела на его коленях, в теплых объятиях, однако человек, вернувшийся с войны, хоть он и выглядел так же, был совершенно чужим — вспыльчивым, жестоким и озлобленным.

Струйка лунного света проскользнула в крохотную щелку в крыше, ту, сквозь которую капал дождь, и Эмма нахмурилась. Они не всегда здесь жили. До войны их дом находился в нескольких улицах, он был небольшим, но уютным. Во всяком случае, родители имели отдельную комнату. Дверь выходила прямо на тротуар, и Эмма с улыбкой вспоминала, как проводила там время со своими друзьями, рисуя мелом цифры для игры в классики на тротуарной плитке.

Война все изменила. Сначала они ничего не почувствовали, на детей никак не повлияло далекое противостояние, однако постепенно начались воздушные атаки на Лондон, и вскоре, казалось, бомбили повсюду и постоянно. Большинство друзей Эммы эвакуировали за город, но несколько осталось, и среди них была ее закадычная подруга Лоррейн.

Как-то утром они, вернувшись из бомбоубежища, увидели: дом ее подруги сравнялся с землей, а их — настолько поврежден, что и заходить опасно. Все, что сохранилось целым, — это лестница у стены, однако ступеньки теперь вели в открытое небо. Подруги стояли и смотрели, разинув рты, слишком шокированные, чтобы заплакать.

Это была последняя встреча Эммы с подругой, все члены семьи Лоррейн переехали к бабушке с дедушкой в другой район. «В отличие от нас», — думала Эмма. Родители ее мамы умерли, а папины жили в крохотной однокомнатной квартире, такая себе скромная пожилая пара, с которой они очень редко виделись. Была еще тетя, но ее семья уехала из Лондона в самом начале войны. Эмма хорошо помнила муки своей матери в тот момент, когда оказалось, что их некому приютить. Все их имущество уничтожила бомбежка, да и жилье найти было очень сложно. Вот почему, получив предложение занять эту квартиру на чердаке и не имея другого выбора, мать согласилась.

По-прежнему ощущая дискомфорт, Эмма ерзала на матрасе. Некоторые люди наживались на войне, к таковым относился их домовладелец. Он не прогадал, купив недвижимость в момент падения ее цены, и многого не потерял бы, если бы что-то произошло. Этот дом, подобно остальным по всей улице, изначально разделили на две квартиры, но хозяин с целью наживы изощрился и впихнул на чердак как можно больше семей.

Она знала, мама не хотела там задерживаться надолго, планируя переехать, как только подвернется вариант получше, однако война закончилась и после демобилизации отца им перестали платить пособие. Если бы он вернулся тем же человеком, все было бы хорошо, но он начал много пить, терял работу за работой, им не всегда удавалось оплатить аренду, так что мечта матери о лучшем жилье осталась несбывшейся.

В животе у Эммы снова заурчало. Да уж, они чувствовали себя лучше, когда отца не было рядом. По крайней мере, пособие выплачивалось регулярно, а теперь…

Прозвучал особо громкий стон, знакомый Эмме. Выдохнув с облегчением, она поняла, что ее отец закончил. Она снова дернула на себя одеяло, прижалась к сестре, пытаясь согреться, и, зная, что теперь мать в безопасности, наконец уснула.

Эмма проснулась раньше всех. Как можно тише отползла от матраса, но, стоило сестрам перестать греть ее, зубы девушки начали отбивать дрожь. Господи, как же холодно! Эмма подошла к лестнице, спустилась в комнату ниже, а затем, подпалив свечу, прикрыла огонь и поспешила на первый этаж. В доме был лишь один туалет, которым пользовались все три семьи, жившие в этом ветхом здании. На первом этаже обитали Элис Мун с мужем, но из их комнат не доносилось ни звука. Посетив зловонную уборную, которая, к радостному удивлению Эммы, оказалась свободной, девушка поспешила обратно, в квартиру на верхнем этаже.

Она села на колени у камина, поджигая хворост из их запасов, и жадно поднесла руки к языкам пламени, весело взметнувшимся вверх, к дымоходу. На миг ее загипнотизировало это зрелище, но потом, беспокойно тряся головой, она накрыла пламя деревянными брусками, которые Дик, ее старший брат, принес откуда-то. На них остались небольшие крупицы гари, поэтому, испугавшись, что Дик снова стащил дрова, Эмма в попытке защитить брата поспешно смела копоть на тлеющие головешки. Она нахмурилась, зная, что не стоит хвалить его за подобный поступок, но именно благодаря находке Дика топлива у них было немного больше.

Каким человеком стал их отец? Какой человек позволит жене и детям голодать и мерзнуть, пока сам заливает эль себе в глотку?

Когда огонь приутих, Эмма, уныло скривив рот, подвесила над очагом ковш с водой. Ее мама любила выпить чашечку чаю, приговаривая, что это бодрит ее, как ничто иное, но у них не осталось заварки. Эмма прочувствовала мамино разочарование.

Протянув руку к стропилам, взяла пакет сушеной крапивы и, как только вода вскипела, заварила листья. Секунду спустя она увидела напухшие ноги матери, спускающейся по лестнице.

Когда Эмма дала ей оловянную чашку, Майра улыбнулась и с наслаждением обхватила ее руками.

— Умница.

Мать взгромоздилась на кушетку, ее живот выглядел огромным и неповоротливым. Тем не менее тело было тощим, слишком тощим, руки и ноги напоминали палочки. Ей было всего-то чуть за тридцать, но она казалась очень изношенной и старой для ее возраста.

В мерцающем свете свечи Эмма увидела гримасу боли матери.

— Ты в порядке, мам?

— Прекрати волноваться, я в порядке, — сказала женщина, сделав глоток крапивного чая.

— Думаешь, осталось хоть немного денег?

— Я смотрела в его карманах перед тем, как спуститься, и ничего не нашла.

— Как он мог?

— Хватит! Уж точно не тебе осуждать поступки отца. Ты, как и я, прекрасно знаешь, что он был другим до войны. Он пережил ужасные вещи, и это изменило его.

— Мама, нельзя постоянно оправдывать его этим! Прошло уже три года, и теперь ему редко снятся кошмары. Я считаю, ему очень повезло. По крайней мере, он вернулся целым и невредимым, чего нельзя сказать о мистере Маннингсе, живущем по соседству…