Андреас Ешбах — «Триллион долларов. В погоне за мечтой»

Пролог

… За окном, находившимся за спинами трех адвокатов, открывался вид на яркий, сверкающий Нью-Йорк, во всех уголках которого плясал солнечный свет, и на Ист-Ривер, блестевший густой искрящейся синевой. Справа и слева от окна ниспадали легкие светло-розовые шторы, идеально сочетаясь с тяжелым безупречным темно-красным ковром на полу и белоснежными стенами. Невероятно. Джон отпил кофе, крепкого и пряного на вкус, больше всего напоминавшего эспрессо, который иногда готовила ему мать.

Эдуардо Вакки открыл лежащую перед ним папку, и тихий звук, с которым кожаный переплет опустился на столешницу, прозвучал подобно сигналу. Джон отставил чашку и еще раз вздохнул. Начинается.

— Мистер Фонтанелли, — начал молодой юрист, слегка наклоняясь вперед, опираясь локтями на стол и сложив ладони.

Теперь его голос звучал не любезно, а скорее по-деловому. — Я просил вас принести на эту встречу удостоверение личности — водительские права, заграничный паспорт или что-то подобное — разумеется, исключительно для проформы.

Джон кивнул.

— Мои водительские права. Минутку.

Он поспешно сунул руку в задний карман брюк и испугался, ничего не обнаружив, а затем вспомнил, что положил права во внутренний карман пиджака. Горячими, едва ли не дрожащими руками он передал документ через стол. Юрист взял водительские права, мельком взглянул на них, кивнул и вручил отцу, который, в отличие от него, принялся изучать их настолько пристально, будто был уверен в том, что это подделка. Эдуардо слегка усмехнулся.

— У нас тоже есть удостоверения личности. — Он предъявил два больших, очень официально выглядевших документа.

— Семья Вакки уже много столетий проживает во Флоренции, и почти все представители этого семейства мужского пола на протяжении многих поколений становились адвокатами и поверенными. Это подтверждает первый документ; второй представляет собой перевод первого документа на английский, заверенный штатом Нью-Йорк.

Он протянул Джону оба документа, и тот принялся беспомощно разглядывать их. Первый, вложенный в прозрачный карман, казался довольно старым. Итальянский текст, в котором Джон понял только каждое десятое слово, был отпечатан на пишущей машинке на посеревшей гербовой бумаге, под ним стояло бесчисленное множество выцветших печатей и подписей.

Английский перевод — чистая лазерная распечатка, снабженная гербовой маркой и нотариальной печатью, — казался запутанным и содержал массу канцелярских оборотов; насколько понял Джон, он подтверждал сказанное Вакки.

Он положил обе справки на стол перед собой, скрестил руки на груди. Одна ноздря задергалась; оставалось надеяться, что этого никто не заметил.

Эдуардо тоже сложил руки. Водительские права Джона тем временем перекочевали к Альберто, который рассмотрел их, благожелательно кивая, и затем аккуратно передвинул на середину стола.

— Мистер Фонтанелли, вы являетесь наследником солидного состояния, — начал Эдуардо, снова взяв деловой тон. — Мы находимся здесь, чтобы сообщить, какова причитающаяся вам сумма, а также предельные условия наследства, и, если вы согласитесь вступить в наследство, обсудить с вами шаги, необходимые для передачи права собственности.

Джон нетерпеливо кивнул.

— Эмм, да… А вы не могли бы сказать мне для начала, кто умер-то?
— Если позволите, ответ на этот вопрос я отложу на некоторое время. Это долгая история. В любом случае никто из ваших близких родственников.
— А как же я тогда оказался в наследниках?
— Это, как уже было сказано, в двух словах не объяснить. Поэтому я прошу вас потерпеть еще немного. А пока что такой вопрос: вы должны получить значительную сумму денег. Вы хотите иметь ее?
Джон невольно хмыкнул.
— Отлично. Сколько же?
— Более восьмидесяти тысяч долларов.
— Вы сказали «восемьдесят тысяч»?
— Да. Восемьдесят тысяч.

Ого! Джон откинулся на спинку стула, со свистом выпустил воздух. Ох. Ну и ну. Во-семь-де-сят ты-сяч! Неудивительно, что приехали все четверо. Восемьдесят тысяч долларов — кругленькая сумма. Сколько-сколько? Одним махом! Боже мой! И все сразу, это нужно еще переварить. Это же… Боже мой, это значит, что он может пойти в колледж, совершенно спокойно, и больше не потратит ни единого идиотского часа, вкалывая в какой-то там идиотской пиццерии или где-нибудь еще. Восемьдесят тысяч… Боже мой, одним махом! Просто так! Невероятно. Если он… Ладно, надо следить за тем, чтобы не развилась мания величия. Можно остаться на той же квартире с соседями, она ничего, не роскошная, но если экономить — боже мой, хватит даже на подержанный автомобиль! И хороших тряпок немного. То да се. Ха! И больше никаких хлопот.
— Неплохо, — наконец выдавил он. — И что еще вы хотите узнать? Беру ли я деньги или нет?
— Да.
— Можно глупый вопрос: в чем по подвох во всем этом деле?
Может быть, я наследую и какие-то долги или что-то в этом роде?
— Нет. Вы наследуете деньги. Если вы согласитесь, то получите деньги и сможете делать с ними все, что угодно.

Джон в недоумении покачал головой.

— Вы можете представить, чтобы я сказал «нет»? Можете представить, чтобы хоть кто-то отказался?
Молодой адвокат поднял руки.
— Это установленная законом форма. Мы должны спросить.
— А. Ну ладно. Вы спросили. И я согласен.
— Прекрасно. Мои поздравления.

Джон пожал плечами.

— Знаете, я все равно поверю только тогда, когда в руках у меня будут купюры.
— Вы в своем праве.

Вот только он соврал: он уже поверил. Хоть это и было сущим безумием, более чем странным: четыре адвоката прилетели из Италии в Нью-Йорк, чтобы подарить ему, бедному, ничем не примечательному разносчику пиццы восемьдесят тысяч долларов — просто так, безо всяких; но он уже верил.

Было что-то такое в этой комнате, что заставляло верить. Верить в то, что наступил поворотный момент в его жизни. Такое было ощущение, что он всю жизнь ждал, когда придет сюда…

Глава 2

… — Меня зовут Кристофоро Вакки, — произнес старик мягким, неожиданно приятным голосом, — и я — адвокат из Флоренции, что в Италии.

При этом он посмотрел на Джона, и сила этого взгляда заставила Джона забыть обо всех мыслях по поводу психологических экспериментов и скрытых камер. Происходящее здесь было настоящим, реальным, настолько очевидно истинным, что от него почти можно было отрезать кусочек.

Возникла пауза. У Джона возникло такое чувство, будто все ждут его слов. Вопросов. Что он каким-то образом выскажется, несмотря на пересохшее горло, парализованную нижнюю челюсть, распухший до размеров футбольного мяча язык и полную потерю дара речи. Но все, что он сумел произнести, было похоже на свистящий шепот:

— Еще больше денег?
Padrone сочувственно кивнул.
— Да, Джон. Еще больше денег.

Трудно было сказать, сколько лет Кристофоро Вакки, но наверняка скорее восемьдесят, чем семьдесят. Белоснежных волос у него осталось совсем мало, кожа обвисла, покрылась пятнами, была испещрена множеством морщин. И, несмотря на это, он, который разглядывал документы, грациозно сложив руки, выглядел совершенно компетентным, полным хозяином положения. Никому даже в голову не пришло бы выражение «старческая немощность» при виде этого хрупкого мужчины. Разве только для того, чтобы поставить себя в смешное положение.

— Сейчас я расскажу вам всю историю, — произнес он. — Она начинается во Флоренции, в 1480 году. В этот год родился ваш предок Джакомо Фонтанелли, внебрачный сын неизвестного отца. Мать нашла приют в монастыре у сострадательного аббата, мальчик рос среди монахов. В пятнадцать лет, по сегодняшнему летоисчислению 23 апреля 1495 года, Джакомо приснился сон — который, пожалуй, можно было бы назвать видением, хотя сам он всегда называл его сном, — настолько яркий и интенсивный, что он определил всю его дальнейшую жизнь.

У монахов он научился писать, читать и считать, и вскоре после того сна ушел в мир, чтобы стать купцом и торговцем. Работал он в основном в Риме и Венеции, городе, который был тогда центром экономики юга Европы, женился, произвел на свет шестерых детей — все мальчики, которые позднее тоже начали купеческую карьеру. А Джакомо в 1525 году вернулся в монастырь, чтобы воплотить в жизнь оставшуюся часть своего сна.
Джон, словно оглушенный, покачал головой.
— Сон, сон. Что за сон?
— Сон, в котором Джакомо Фонтанелли, так сказать, увидел свою собственную жизнь — свою профессиональную карьеру, свою будущую жену и, помимо прочего, какие прибыльные сделки он заключит. Но гораздо важнее было вот что: в этом сне он увидел будущее, которое наступит через пятьсот лет; он описывает эпоху ужасной бедности, жуткого страха, время, когда никто не знает своего будущего. И он увидел, что такова воля провидения — так сказать, воля Господа: он должен завещать свое состояние тому, кто через пятьсот лет в тот день, когда ему приснился сон, окажется его самым молодым потомком мужского пола. Этот человек был избран вернуть людям потерянное будущее, и он сделает это с помощью состояния Джакомо Фонтанелли.
— Я? — в ужасе воскликнул Джон.
— Вы, — кивнул padrone.
— Я что? Избран? Я что, похож на того, кто избран для чего
бы то ни было?..